На войне тоже мечтали
Под Невелем осенью 1943 года
Имя писателя Азильхана Нуршаихова широко известно не только в Казахстане. Его роман «Годы радости и любви», повести «Асем», «Старая тетрадь», многие другие произведения переведены на русский язык.
Его книги рассказов и очерков «В далеком районе», «Целинный хлеб», «На берегу Иртыша», «Щедрый край», сборники повестей «Жизнь героя», «Золотая тропинка» снискали признание читателей. А. Нуршаихов за роман «Истина и легенда» был удостоен Государственной премии Казахской ССР.
Азильхан Нуршаихов более двадцати лет является членом правления Союза писателей Казахстана.
Сегодня публикуется отрывок из повести «Песня любви», в котором документальную основу составляют события, происходившие под Невелем осенью 1943 года. А. Нуршаихов в то время командовал орудийным расчетом 100-й стрелковой бригады. Это соединение активно участвовало в освобождении нашего района от немецко-фашистских захватчиков.
Наступила промозглая фронтовая осень. На нашем участке освобожден был от фашистов город Невель. Пять дней и ночей продолжался наш марш и, наконец, четырнадцатого октября остановились. Батарея укрылась в лесу. Опасности внезапного нападения противника не ощущалось, и каждый занялся своим делом. Одни, похрапывая, спали, другие писали письма. Третьи, собравшись группами вокруг костра, вспоминали о прошлом.
Мы ждали ночи, чтобы занять позиции перед новым броском.
После обеда к нашему лесу понемногу стали сходиться пехотинцы, гремя котелками. Я потихоньку перебрался к третьему орудийному расчету. Расстояние между нами было всего пятьдесят метров. Лейла, накинув на плечи шинель и положив сумку Ермека на колени, что-то писала. День был прохладный. Ермек жег хворост, подвигая пламя к Лейле.
Лейла обрадовалась моему приходу.
— Написал домой письмо?
— Нет еще.
— Сейчас же садись и пиши. — Она потянула меня за полу шинели, усадила рядом. — Напиши, что завтра идем в бой. Привет от меня передай. А Ермек — ему некому писать — пусть для нас огонь поддерживает.
Ермек усмехнулся и кивнул головой. Я открыл сумку и принялся за письмо.
— Если бы я каждый день писала письма маме, то и тогда, не считаю, что пишу много, — сказала Лейла, складывая листок в треугольник. — Но на это нет времени. Редко пишу—один раз в неделю. — Лейла вздохнула. — Бедняга, ведь я единственная дочь у нее. Вот разобьем врага, вернемся домой, увидим вершину Алатау, войдем в алма-атинские парки. Нет лучшей мечты, верно?
Последние слова Лейла сказала как бы от себя и Ермека. Потом, встрепенувшись. повернулась к Ермеку:
— Где мы жить будем. Ермек, после войны, а?
— Конечно, в Алма-Ате, — Ермек теплой улыбкой ответил на улыбку Лейлы.
— Но разве уместятся все в Алма-Ате? Мы с тобой в аул поедем. В Алма-Ате родились, выросли, а в аул работать поедем, — Лейла обернулась, похлопала меня по спине. — Вот среди таких ребят жить и работать будем. Я буду агрономом,— Лейла взяла в ладонь горсть земли, сжала в кулаке. — До войны я не знала, что такое земля. Я никогда не садилась на голую землю, боялась лечь. А оказывается, она и от пули спасает, и греет нас. Я сейчас так привыкла к земле, что она иногда мне кажется родной, как мать.
Мы с лейтенантом засмеялись.
— Нет, я серьезно. Особенно сейчас, когда пришла к артиллеристам, к вам, я полюбила землю всем сердцем. — Она стряхнула с рук землю. — Ну, а ты… ты… Ермек… Хорошо, если бы ты стал инженером-механиком. Тогда мы всегда были бы вместе — в одном бы институте учились, в одном бы месте работали.
— Хоть трактористом стану, если велишь, — живо ответил Ермек. — Только врага разбить сначала… Я это так говорю — в Алма- Ате… Это пока учиться будем…
— Правильно, в Алма-Ате мы будем учиться. — Лейла призадумалась.
Щеки её покрыл румянец, и она стала еще красивее, чем была. От ее пылающего лица невозможно было отвести глаз.
— А моя мечта, — говорю я полушутя. — после победы, где бы я ни жил, встретить свою любимую и сидеть с ней рядом так же, как сейчас сидите вы.
— Ручаюсь, ты будешь так сидеть. Дай руку, — вспыхнула Лейла.
Я, улыбаясь, протягиваю руку. Она звучно хлопает по ней своей теплой ладошкой.
— Ермек, разбей!
Ермек, широко улыбаясь, поднимается и разбивает наши руки.
— А на что мы спорим, Лейла?
— На что угодно.
— Разрешишь поцеловать?..
— Безусловно, только при твоей жене…
К вечеру пехота заполнила весь лес, так что шагу ступить некуда было. С наступлением сумерек в лагере началось оживление. На этот раз батарея уже не должна была, как обычно, вести огонь с закрытой позиции. Каждое орудие придали одной стрелковой роте. И солдаты-пехотинцы волокли их за собой так, как аульные жители ведут под вечер с пастбищ своих коров. Роты заняли боевые порядки.
Ночь напролет рыли окопы для орудий. Я успел засечь за это время расположение огневых точек у врага, находившегося напротив роты, которую поддерживало наше орудие. По вспышкам я обнаружил также где расположены станковый пулемет и легкий миномет.
С рассветом началась артиллерийская подготовка. Тяжелая и легкая артиллерия запела дуэтом. Раза два подала свой голос «Катюша».
Перед нами была небольшая деревенька, превращенная гитлеровцами в опорный пункт. Со свистом, как бич, прорезая воздух, летели снаряды и безжалостно вспарывали землю там, где когда-то у домов резвилась детвора. Наш расчет громил огневые точки, замеченные ночью. Сарай, который изрыгал пулеметные очереди, и небольшой домик, крытый соломой на переднем плане, опаливший нас минометным огнем, вдруг окутались черным дымом.
Как только закончилась артиллерийская подготовка, пехотинцы двинулись вперед. Мы тут же привели пушку в походное положение, прицепили к передку и отправились вслед за пехотой.
Левой рукой придерживая каску, а правой — полевую сумку и противогаз, я бежал впереди орудия. Справа от нас, в метрах ста, катил па конной тяге два орудия командир батареи Ермек Елтаев. Было видно, что он держал путь на небольшой холм справа от деревни. Мы пошли в обход селения слева. Тотчас же фашисты обстреляли нас тяжелыми снарядами. Точно ишак, не вовремя разразившийся надрывным ревом, заголосил вдруг немецкий шестиствольный миномет. Я бросил прощальный взгляд в сторону Ермека.
Гитлеровцы начали отчаянную борьбу за деревню. Три раза неприятель поднимался в контратаку. Мы их отбили. Хоть и велики оказались наши потери, однако ее удалось удержать. Но день этот для нашей батареи оказался самым несчастным…
К вечеру, когда отбили последнюю контратаку противника, мы, наконец, смогли присесть и отдохнуть, прийти в себя. Одни жевали пресноватые галеты, другие тянули воду их фляжек. Вскоре подоспел наш старшина с кухней. Бойцы, весь день не бравшие ничего горячего в рот, схватились за котелки. А у старшины настроение подавленное. Словно не обед, а камни привез нам. Вздыхает так, что кажется — снаряд разорвался рядом.
— Что случилось?
Он горьким взглядом обвел подошедших. Потом с каким-то клекотом выдавил из себя:
— Лейтенант Елтаев и сержант Нурханова погибли.
Старый солдат, участник еще финской камлании, он выговорил эти слова, хотя губы его вздрагивали.
— Что?! Что ты сказал?!
Эта весть всех ошеломила. Лишь спустя какое-то время стало известно, как это произошло.
… Вторая атака врага перешла в ожесточенную схватку как раз напротив того места, где находились у орудия Ермек и Лейла. Неприятель поливая советских бойцов градом снарядов, пуль, мин, усиливал натиск. Туг ему помогла самоходная артиллерийская установка. Не выдержав напора, стрелковая рота стала подаваться назад. В это время Ермек сам встал у орудия. Лейла вместе с Мусатовым подготавляла снаряды. Ермек тремя выстрелами уничтожил вражескую самоходку.
Но в следующую минуту его самого подкосила пулеметная очередь. Лейла подскочила к Ермеку. Бездыханное тело офицера медленно осело к ее ногам. На одно мгновение замолкло орудие. Фашисты вновь под. нялись.
— Сержант! Стреляй, стреляй! — эти слова Мусатова вывели Лейлу из оцепенения.
Девушка приникла в панораме. Она видела, как вражеские пулеметчики, поднявшиеся в полный рост, бегут к застывшему орудию. Лейла взяла гитлеровцев на прицел. Дважды пушка выдохнула огонь. Взлетели на воздух вражеские пулеметы и их расчеты. Так Лейла отомстила врагам за гибель лейтенанта Елтаева.
«Шрапнель!» — кричит она и снова палит по врагу. Смятый сокрушительным свинцовым дождем враг расстроил свои ряды. Наша же пехота теперь взяла инициативу и шаг за шагом передвигалась к намеченным рубежам.
Пора было торжествовать победу. Но в тот момент, когда Лейла встала в полный рост у орудия, невдалеке вдруг разорвалась вражеская мина. Девушка качнулась и упала. Упала на землю, которую любила, как родную мать…
С наступлением сумерек батарея отошла на закрытую позицию. Тела Лейлы и Ермека были привезены на батарею.
На рассвете мы их похоронили у озера. Свое последнее слово при предании тел земле сказали карабины, винтовки, автоматы, пистолеты. Выстрелы трижды прогремели над свежей могилой.
Не суждено было лейтенанту Ермеку Елтаеву и сержанту Лейле Нурхановой вернуться с войны в родную Алма-Ату. Своей жизнью они, как и многие мои однополчане из 100-й стрелковой бригады, приблизили день разгрома гитлеровского фашизма. И теперь, почти 40 лет спустя, съезжаясь на встречи, ветераны нашего соединения вспоминают павших на поле брани. Для нас, бывших фронтовиков, погибшие остались такими же молодыми, какими были сорок дет назад.
Они на войне тоже мечтали о мирной жизни, строили планы.
г. Алма-Ата.
Азильхан Нуршаихов
«Красное знамя» 1983 год.