Невель. Справочник. Всё о Невеле

Александр Гаврилович Желамский

Первые сигналы о путно-панцирных боярах дошли до меня  в школьные послевоенные годы … в Чернецовской бане. Тогда в нашей деревне было не тридцать, как теперь, а три – четыре бани. В них собиралось много мужчин и мне не раз приходилось слышать, как кое-кто из них, входя в баню,  произносил такие слова: «Пар-паром господам боярам !». Многие годы я считал  это приветствие проявлением народного юмора, но вот примерно в 1957 году мы пригласили («загадали», как у нас говорили) в нашу баню Петра Яковлевича Филимоненко, жившего одиноко в другом деревенском «порядке» (на «Русановском проспекте»). Хорошо помню, как, переступив порог, он остановился и отчётливо произнёс полный вариант уже знакомого приветствия: «Пар-паром господам путно-панцирным боярам!». В тот момент мне подумалось – может быть, это и юмор, но в нём всё-таки отражается память о каком-то реальном  прошлом, о бывшем.

Надо сказать, что парились наши мужики («бояре») беспощадно. И не удивительно – после изнурительной работы в полях, на жаре, в другой раз – на холоде, требовалось исцеление берёзовым веником. Поднимались на полок обычно по два раза – в начале и в конце. Окачивались холодной водой, иногда ныряли в речку. Бывали случаи, что и запаривались. Помню, как сосед Тимофей Филипьевич уже в предбаннике вместо исподней белой рубахи пытался одеть  на голову кальсоны (кстати сказать – такие же белоснежные, как и рубаха). И всё время настойчиво допытывался от меня: «Скажи, где дух? Где дух?». При этом никакого пива, тем более водки в бане  не было и в помине.

Эти свои воспоминания привожу для того, чтобы сравнить их с впечатлениями некоего польского дипломата Бернгарда Леопольда Таннера о посещении им русской бани в 1678 году: «Мы пробыли там (в московской бане – А.Ж.) немного и ушли сухими, как пришли, поглядев на их способ мыться, как они вместо того, чтобы тереться, начали хлестать себя прутьями, орать, окачиваться холодной водой…». (Бернгард Леопольд Таннер. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 году. Перевод с латинск., М., 1891, с.25).

Вспоминаю ещё одну историю из 1997 года, когда  я был со студентами «на картошке» в Верхне-Двинском районе, т.е. в близкой к современной Литве западной Белоруссии. Однажды председатель колхоза, у которого я жил, пригласил меня в баню, которая оказалась не горячей, как у нас, а едва тёплой. При этом мои новые знакомые чувствовали себя в этой бане вполне комфортно. В отличие от Леопольда Таннера из той бани я ушёл помывшись, но не попарившись – т.е. без каких либо позитивных впечатлений.  Из приведённых банных сюжетов следует неизбежный вывод – не такие уж мы «западники», как следовало бы заключить из рассуждений о панцирных боярах.

Конечно, и западных черт  –  польских, тем более – белорусских, в нашей прежней крестьянской жизни, в крестьянском быту и самое главное – в языке – было и есть до сих пор предостаточно. И в этом нет ничего удивительного – само наше географическое положение у многократно менявшихся рубежей Европы и России достаточно объясняет присутствие у нас некоторых западных черт. Через Чернецовский край прокатились все волны от многовекового конфликта Запада и Востока, Польши и Москвы, православия и католицизма. И это не могло не оставить своих противоречивых следов, в том числе и таких, как путно-панцирное боярство в нашем крае.

У каждого явления на земле – и природного, и общественного – есть разные, противоположные стороны (Инь и Янь Китайских мудрецов). Если бы не было этих противоположностей, не было бы и жизни. Они создают некую разность потенциалов, а, значит, дают энергию для развития. Известны слова Н.Бора о том, что «противоположности не противоречивы, а дополнительны». Если же посмотреть с этих позиций на историю западнорусских земель, то мы убедимся в том, что вся она строилась не на взаимо – дополнительности противоположностей, а на их борьбе. И главный вектор этой борьбы задан в далёком прошлом Европейской цивилизацией, всегда и везде настойчиво и агрессивно внедрявшей свои представления о мире и свои интересы.

Не избалованная природными ресурсами Европа всегда мечтала об их умножении за счёт других географических пространств. Эта европейская страсть была разогрета открытием Нового Света, да и само открытие Америки стало следствием поиска Европой кратчайшего пути в Индию с её «сказочными» природными «дарами». Такие стремления питали европейскую экспансию по всему миру так же, как и вековой натиск Европы на Восток, прежде всего – на Россию.

Планировка крестьянских усадеб на территории Истецкого войства.

Обращаясь к самым ранним, но обозримым  периодам истории мы видим «перед собой» Древнерусское Полоцкое княжество, в северной части которого имел место и Чернецовский край. Полоцк был одним из знатнейших центров древней Руси, а исторический период по крайней мере до 12 века представляется «золотым веком» в истории Полоцкого княжества. На высоком берегу Западной Двины при впадении в неё Полоты ещё в 8-9 веках был устроен Верхний замок или Острог и Нижний, называвшийся Стрелецкой крепостью. Полоцк контролирован все торговые пути по Западной Двине. В 11–м веке на Верхнем замке Полоцка одновременно с Киевом и Новгородом поставлен Софийский собор, бывший опорой православия в западнорусских землях.

И вот уже в 12 веке с Литвы, т.е. со стороны  Европы, начинается натиск на восток. К Полоцкому княжеству приступают князья из Литвы. В 1250 году Полоцк, а в 1392 году вся Полоцкая земля входят в Великое княжество Литовское. Но это всё лишь  начало многовековой борьбы. Для нашей темы важным моментом является то, что до объединения с Польшей (Люблинская уния 1569 года), т.е. 177 лет Великое княжество Литовское продолжает оставаться Русско-Литовским.

Литовские  князья не покушались на православную веру полочан, напротив – сами  принимали крещение и православное исповедание. Ещё в 1246 году первый Литовский князь Миндовг «прия веру Христову от Востока (православную) со многими своими бояры» (История Беларуси. Мн.,2008). Собирание Литовско – Русских земель  продолжил князь Гедимин (1316 – 1341). Он утвердил столицу княжества в Вильно, используя литовские и русские дружины успешно воевал против крестоносцев. При наследнике Гедимина –  Ольгерде (1345-1377) русское православное начало в Литве ещё более  укрепляется. В годы княжения Гедымина и Ольгерда при поддержке Константинополя в Вильно была утверждена Литовско-Русская православная митрополия. Не только князья – вся духовная элита Западной Руси осознавала себя тогда православной и русской

Конечно, Литва всегда испытывала давление Польши, но после перехода литовского князя Ягелло на польский трон (1386 год) это давление переходит все разумные пределы, она превращается в борьбу с православием. И это на многие годы стало исторической драмой для России и особенно – для польской государственности.

Вместо перешедшего в Польшу Ягелло Литовским князем становится его двоюродный брат Витовт (1344 – 1430). При нём Литовское княжество продолжает сохранять некоторую самостоятельность и независимость, объединёнными силами литовских, польских и русских армий был разбит Тевтонский орден (сражение при Грюнвальде).

План крестьянской усадьбы Езерийского войтовства

Во времена Витовта в Невельском, Себежском, Городецком  уездах Витебской губернии, в Велижском уезде Смоленской губернии появилось сословие служилых землепашцев – «литовско-русских бояр путных и панцирных» («Акты, относящиеся к истории Западной России» СПБ., 1848). Кроме земельных угодий они получали различные привилегии и за всё за это были обязаны содержать во всегдашней исправности коня, боевое вооружение и быть готовыми выступить на защиту рубежей Литовскогокняжества, а потом и Речи Посполитой. Местами проживания бояр стали  Чернецовская и Гультяёвская волости (Истецкое войтовство) в Невельском уезде, Езерийское и Непоротовское войтовства в Себежском уезде.

Боярское сословие формировалось главным образом из коренного населения края. В Литовских метриках (стр. 247) помещён «Привилей боярам Озерещским, заставуючий их при отчизнах их (! А.Ж.)  вечностью на службе панцерной». Даже при Стефане Батории (16 век) появилась Жалованная грамота Озерищенским путным боярам «о причислении их к разряду бояр панцирных с правом на владение отчинными ( ! А.Ж.) землями…».

На этом основном фоне происходил, конечно, и приток  переселенцев из Польши и Литвы, особенно – католических миссионеров. Католическим орденом Францисканцев

был построен невиданных размеров костел под Старосокольниками, активно распространявший своё влияние по всем южным районам нынешней Псковской области. Это взрывоопасное внедрение иноверия происходило в условиях, когда основная масса коренного населения была православной. И Полоцкие Епархиальные ведомсти, и Исповедальные ведомости Чернецовской церкви говорят о коренном православном населении края.

Привлекая панцирных бояр на свою сторону, и Литовские князья, а потом и Польские короли не жалели для них всё более серьёзных привилегий. Они позволяли им  использовать польские гербы, что допускалось только для католиков, а в «Жалованной грамоте Литовскому и Русскому дворянству и рыцарству православной веры» от 1563 года говорилось даже «о сравнении сего сословия в правах с дворянами Польского королевства, исповедающими веру Римско-католическую». Были у бояр и собственные леса, из которых они «…безденежно брали брёвна сосновые, жерди, дрова и колья» (из Литовских Метрик). Таким образом Запад хотел получить в лице этого сословия надёжную основу для упрочения своих позиций в новозавоёванных землях, а, может быть, и базу для дальнейшего продвижения на Восток, для покорения Москвы – мы, ведь, не должны забывать о том, что путно-панцирные бояре по замыслу Польши должны были защищать Речь Посполитую от Москвы.

Мы недостаточно представляем, насколько многочисленным было сословие панцирных бояр и насколько оно подходило для ведения боевых действий. Сведения А.Сементовского о том, что в 1864 году в Истецком (Гультяёвско- Чернецовском) войтовстве среди бояр насчитывалось 2829 душ мужского и 3025 – женского пола нельзя принять хотя бы потому, что ещё в 1772 году все бояре стали государственными крестьянами. Вряд ли являются боярскими и те деревни Истецкого войтовства, о которых по материалам РГАДА рассказала Е.Д. Юринова. А это 181 деревня, 1119 дворов, душ мужского пола 3910, женского 3881, всего 7791 человек. Очевидно, что среди них уже были «просто» крестьяне, состоящие на оброке (платившие какому то господину от 2 до 6 рублей) и более свободные – казённые. Считать же, что до 1772 года, когда Екатерина разжаловала бояр в крестьяне, все эти деревни были боярскими тоже нет достаточных оснований.

На сегодняшний день я думаю, что панцирных бояр было не очень много – не могли же Полоцкие воеводы, тем более Польские короли посвящать в бояры любого крестьянина, у которого, может быть, и коня приличного не было. Они называли боярами и даровали привилегии, пожалуй, только состоятельным насельникам нашего края, а те уже подбирали себе служилых людей.

Влияние Польши на жизнь Великого княжества Литовского усилилось после создания единого (Польши и Литвы) государства – Речи Посполитой (Люблинская уния 1569 года).

В 1579 году польский король Стефан Баторий начинает войну с И.Грозным и осаждает Полоцк. Овладев Полоцком, он обращает внимание на отсутствие в нём латинских костёлов (по некоторым источникам в Полоцке нашлось не более десяти католиков) и решил бороться с православием не силой, а идеологией, внедрением нового образования. Для этой цели им был учреждён Полоцкий иезуитский коллегиум.

Екатерина Вторая, посетившая Полоцк в 1780 году, называла иезуитский орден «наиковарнейшим», но была очарована его высокой образованностью (не без влияния своего друга Вольтера, который благоволил иезуитам). А Александр Первый в 1812 году вообще преобразовал Полоцкий иезуитский коллегиум в Академию с правами Университета. Иезуиты добились сильного влияния на общество, стали воспитывать всех, как надо жить, добрались до Петербурга и в конце концов указом от 1820 года были выставлены из России (хотя Папа Римский прикрыл их ещё в 1773 году, т.к. они стали угрожать его единовластию).

Ещё более смутное время в духовном смысле, ещё большая борьба с православием в Западном крае началась с 1596 года, когда была принята Бресткая церковная уния, пытавшаяся подчинить русскую церковь Папе Римскому. Полоцкие епархиальные ведомости сообщали (ПЕВ,1902, №10,с.417), что «В экономических королевских имениях Полоцкого воеводства обращению коренного православного населения, т.н. «панцерных бояр» в унию содействовали, главным образом, воеводы».

В эпоху униатства в Невельском уезде появилось две униатских церкви – Кубецкая Рождества Пресвятой Богородицы и Туричинская Свято Духовская . В 1839 году после двухвекового господства униатства западные земли возвратились в православие.

И в этом религиозном натиске Польша и Рим не добились успеха – на Руси с трудом верили в утверждения католической церкви о том, что Папа Римский является представителем Бога на Земле.

Мы называем восточное христианство православным, а это значит, что в нём наряду с Христианскими заповедями живёт коренное соприродное мирочувствование, понимание вторичности человека перед лицом земного мироздания. Мы определяем это мирочувствование унизительным словом «язычество», но так ли  отвратительно это «язычество», если в нём отразилось, как говорил незабвенный А.Н.Афанасьев «поэтическое воззрение славян на природу» (поэтическое, а не потребительское, составляющее до сих пор суть европейской цивилизации)?

Словом, Запад, Польские короли не смогли или не хотели понять и принять, что сущность мира состоит в многообразии, в единстве противоположностей, поэтому и пошли на борьбу, можно даже сказать – на войну с православием. И жестоко просчитались – не случайно же, что от Великого княжества Литовского и Речи Посполитой остались одни воспоминания. Не будь этой борьбы, или даже войны с православием – как знать – может быть здесь, на Западе, сформировался бы центр всей будущей Российской государственности, ведь Москва в то время была слишком занята угрозой, надвинувшейся с Востока (от  Батыя и других ханов Золотой Орды).

В литературе часто вспоминается размеры Великого княжества Литовского, его называют крупнейшим государственным объединением Европы для своего времени, а некоторые исследователи додумались назвать его даже Империей. Только никому не удалось построить эту Империю на основе подавления русского самосознания и православия.

Для нас важно, что, несмотря на почти двухвековое пребывание в границах Речи Посполитой в нашем крае устояли и русский язык, и православная вера. Да, панцирных бояр у нас не стало, но мы продолжаем жить в России. И в этом есть заслуга панцирных бояр – они не стали активными защитниками Латинства (в широком смысле слова)

Наша история показала, что ветер с Востока, «ветер» православия оказался сильнее ветра с Запада

В «Исповедных росписях» Чернецовской церкви за 1830 -50-е годы прихожане Чернецовского прихода названы то панцирными боярами, то казаками (они составляли примерно половину населения края, другая половина записана в крестьян помещицы Л.А.Жуковской Иногда в одной и той же деревни были и бояре, и крестьяне Жуковских (Таланкино, Байково, Прудины, Дербиха, Палуйково, Сахарово).

Мы допускаем (готовы поверить) скудным данным о переселении в наши края Донских казачьих куреней. Но независимо от того, было ли такое переселение или не было, казаки могли иметь и местное происхождение. Наш крестьянин во все времена занимался не только землепашеством, но и охраной своих поселений и близких. А это, ведь, и есть образ казацкой жизни. Правда, классического казачества у нас не появилось – слишком много сил, наверно, уходило на возделывание нашей не больно плодородной земли. Но наши предки увлекались коневодством, держали лихих коней, соревновались в  этих своих пристрастиях. И даже гордились своим казачеством, как, например, Иван Петрович Табулович из деревни Залавочье (участник Великой Отечественной войны, вернулся с фронта без руки, работал председателем колхоза) – за ним прочно держалось прозвище – «Казак». И он ему соответствовал. Помню, как он зашёл в наш дом, слегка «подогретый». Когда мать поинтересовалась, с чем пожаловал И.П., он громко провозгласил: «Павловна! Мы же все родня! Мы же казаки!».

Возможно, что наше казачество «питалось» и решением Царя Алексея Михайловича, который в 1667 году переименовал панцирных бояр в панцирных казаков.

В воспоминаниях моей матери иногда произносились слова о путно-панцирных боярах, но как-то мимолётом, без всякой гордыни из-за возможной принадлежности к этому сословию. А вот о чём, и не без гордости, часто вспоминала мать, так это о том, что мы были свободными, вольными людьми, крестьянами, не знавшими крепостного права.

Не надо забыть и о том, что в царское время мужчины нашего края служили, как правило, в отборных частях – в Лейб- гвардии Павловских, Семёновских, Егерских полках.

В заключение хочу сделать несколько заметок в отношении своеобразных фамилий нашего края. Обычно мы ищем их истоки на Западе – в Польше, Украине, Белоруссии, но они в большей степени лежат на Востоке – в Евразии. Начну с Полоцкого князя Рогволода (9-й век). Историки называют его викингом в соответствии с господствующей у нас норманнской теорией о призвании варягов, с которых  якобы и началось зарождение русской государственности. К счастью, в нынешнее время есть у нас исследователи, которые погружаются в более глубинные «напластования» нашей истории, в первоистоки русского народа и, вообще, славян.

«О каких норманнах и викингах», говорит в своём фундаментальном исследовании Ю.Петухов, «может идти речь, если в 6-10 веках всё побережье Балтийского и Северного морей было заселено славянами и русами-поморами…». (Ю. Петухов. Первоистоки русов. М., Алгоритм. 2009, с. 77). По представлениям Ю.Петухова «праиндоевропейцами, породившими практически все народы и народности Европы и значительной части Азии, были те, кого принято называть славянами», имевшими много самоназваний – арии, венеды, сарматы, асы, аланы, расены, русы.

Остановлюсь на своей фамилии, очень типичной для нашего края. Обычно она считается польской, но со своих нынешних представлений я вижу её польскость только в суффиксе «ский». Что же касается её основы – это может быть и Желя, и Желам, Елам и Лам – то она связана по моему нынешнему убеждению не с польскостью, а с индоевропейской Евразийской языковой общностью.

Если взять за основу Желя, то это по древнерусской традиции – богиня скорби, жалеющая, сестра Горыни (горюющей) и Карыни (укоряющей). Если же взять корнем фамилии Желам, то здесь обнаруживается много географических совпадений: в верховьях р. Инд (в Пакистане) есть город и река Джелам, в Афганистане есть город Джелалабад, в Сицилии – город Джела. Правый приток Припяти носит название Желонь. Все эти Азиатские и Европейские названия не только напоминают, а просто прямо указывают на их общность с фамилией (лучше сказать – фамилии с этими названиями). Если же взять за её основу корень Елам, то здесь тоже не слабые совпадения обнаружваются: Еламские – восточные врата Иерусалима, Елам – область на Северо-Западе Персидского залива. Ещё больше пространственных совпадений с корнем Лам: Лама – озеро у Норильска, Ламские горы на плато Путорана, Ламское – древнее название Охотского моря (обозначает – морское, т.е. морское море), Ламуты – народность на побережье Охотского (Ламского) моря, Лама – река в Подмосковье, Лама – город к западу от Болоньи (Италия), наконец – Волоко – Ламск.

Мы привыкли сравнивать и фамилии, и другие слова  с нынешними языками – русским, польским, белорусским, украинским, и не утруждаем себя пониманием того, что все эти языки развились из одной уходящей в глубокую древность индоевропейской Евразийской стихии, к тому времени, когда ещё не было разделения славян на восточных (русские, украинцы, белорусы), западных (поляки, чехи, словаки, лужичане) и южных (болгары, сербы, хорваты, словенцы, македонцы, боснийцы).

Это как со словом ключ», обозначавшим в древности какое- то одно значение  – открытия чего-либо, а сегодня имеющим множество значений. Всё в нашей истории начинается от одного корня, испытывающего потом многочисленные превращения.

Не этой ли древней общностью объясняется тот факт, что нам не так трудно понять и польский, и сербский, украинский и белорусский, болгарский языки и даже санскрит. На территории этих стран, в их языках мы всегда встречаем знакомые слова. Сегодня мы называем все эти языки иностранными, хотя в сущности это один и тот же родной для нас язык (с наслоениями от постоянных языковых реформ и с модным сейчас наполнением всех языков многочисленными  англицизмами).

……..

«Бренд» путно-панцирного боярства (некоторые исследователи называли их рыцарями) был придуман на Западе, а сохранился в исторической перспективе потому, что на самом деле представлял собой крестьянские хозяйства, укоренённые в родную землю.