От Замогилья до Благодати (4 часть)

Через полтора часа появляется хозяин дома — церковный сторож и звонарь, шумно радуется нашему приходу и впускает внутрь. Пока пьём чай с водкой, ожидая священника, Валерий рассказывает нам, как он здесь счастлив… Про то, как два года назад сбежал от налаженного хозяйства где-то под Рязанью, от друганов-алкашей и жены с детьми… От всего, что до чёртиков надоело и мешало жить, размышляя о вещах серьёзных. Здесь же всё другое, и места — святые. И храм здешний в XVI веке аж возведён.

Сейчас деревни кругом, а раньше леса непроходимые только были… Волки, медведи, разбойники — водились в изобилии. И проезжающий по своей нужде через эти места князь один поклялся, что если его дикое зверьё не сожрёт и разбойники не погубят, поставит он церковь богатую…

Со скрипом и грохотом одновременно, вдруг распахивается дверь, и в дом вваливается весёлый мужик лет пятидесяти, с растрёпанной бородой, в ватнике и с топором в руке… «Местный батюшка», — представляется он с порога. Совсем, как позже узнали, нетипичный батюшка… Вместе со сторожем меняет купол на храме, расчищает от кустов и травы могилы на старом лютеранском кладбище… Сам ведёт своё хозяйство с курами и козами, катается на скрипучем велосипеде по окрестным деревушкам, проведывая стариков, которым из-за немощи своей до церкви не добраться. И отчитывает беснующихся, когда придётся… Единственный в округе монах, занимавшийся изгнанием бесов из несчастных, допустил во время отчитки какую-то ошибку и сам заболел.

Количество же одержимых растёт… Кто они такие — почерневшие от мук и рычащие по-звериному… Включаешься в эту жутковатую, надо сказать, тему, и чувствуешь что-то похожее на предощущение парализующего волю животного страха…

«Раньше-то Владимир здоровым был. А пошёл в армию служить, и там-то всё и случилось. Не повезло ему… Попал службу проходить на корабль, где в то время Михаил Горбачёв политруком был. А работа его, политрукская, состояла в том, чтобы письма матросские прочитывать, которые они домой отправляют… И случилось, что у Владимира украли присланные издому деньги и он про то матери и написал. А Горбачёв, прочитав его письмо домой и отругав за клевету на армию, отправил Владимира, чтобы наказать, в психбольницу, из которой он и вышел нездоровым. Закололи его там лекарствами… Раньше-то, он и буйным бывал, а здесь, близ обители, — ему легче. Да и дар его Божий,здесь нужен…»

Юродивый живёт в километре от монастыря. Живёт в обгоревшем изнутри домике-развалюшке… Всё хозяйство его — это приблудная кошка, пара кирзовых сапог, ржавый котелок для чая, пустая рама от иконы, которую он подобрал на монастырской свалке и на которую молится, хоть и ни одной молитвы до конца не знает. Рядом с хаткой его — яблоня с кислющими яблоками, которыми Владимир угощает приходящих к нему, У входа — ведро с рыбьими мальками, которых он набрал в огромной яме после выпавшего недавно дождя.

Спит юродивый, укутавшись в два полуистлевших одеяла, которые уже несколько раз пытались выкрасть местные мальчишки. Поэтому в последнее время Владимир старается лишний раз из дома не уходить — жалко ведь, если упрут… А раньше он целыми днями пропадал в лесу и болотах, приручил там волка и лису, которые потом стали приходить к его домику кормиться, но главное — собирал грибы и ягоды. Половину забирал себе, а вторую — относил в монастырь. В подарок.

Любке — за сорок… Выросла в приютах, и потому характер имеет жёсткий и независимый. А судьбу — неблагополучную. А любовь Любкина — Сашка, муж её, погиб десять лет назад под машиной, и она убеждена в неслучайности этого наезда. Убили его… Уж очень эта смерть нелепа, и уж очень она его любила. Недавно в доме её появился второй муж, незаметный какой-то, как еле слышное музыкальное сопровождение. Его терпят — какой-никакой, а помощник. «Дохлый ён, пустой!» — так обозначили пришлого Любкины бабки.

Старухи круты, но справедливы и зрят в корень… Тридцать лет назад эти бабки отстояли здешнюю церковь, встав у врат её, — не дадим рушить, убивайте! Ещё и других подбили на защиту храма и дежурство установили круглосуточное, вооружившись палками и камнями. Угрожали им тюрьмой и привезёнными солдатиками, а им всё нипочём… Стояли у церкви и власти богопротивной палками грозили…

Время от времени Любка и два её брата ходят помогать в приют для душевнобольных детей. Не ради заработка, из жалости. Если бы не помощь местных, деревенских, эти детишки давно бы уже поумирали… Государство уже с полгода как забыло о существовании этого приюта. Не перечисляет денег ни на лекарства, ни на еду, ни на зарплаты… Когда ребёнок начинает биться в судорогах, ему вместо таблетки дают четверть её. Чуть-чуть затихает… С едой проще… Кто мешок яблок приволочёт, кто картошки… Баптисты из Пскова мешок муки прислали.

Раз в три недели, с завидной регулярностью, Любкина семья уходит в запой. Пьют все, кроме козы. Пропивается все, что имеет хоть какую-то ценность, кроме икон… Возлияния прекращаются, когда дом становится почти пуст и голодная коза напоминает о своей незавидной судьбе громким блеянием. Невесть откуда, из-под кучи драного тряпья, появляется бледная, трясущаяся физиономия чьего-то свояка, и раздаётся Любкин хохот: «Ох, гляньте, морда с хером — на одно лицо!».

Начинается новая жизнь, и Любкин сын, Сашка, опять начинает откладывать рубли и копейки с надеждой, что они ему в этой новой жизни всё же пригодятся на что-то важное: «Трахал я такую жизнь, хочу в Америку!».