Невельска охота в начале ХХ века

Фрагмент воспоминаний Г. М. Садовского, который посвящен описанию невельской охоты

К числу мемуаристов, оставивших воспоминания о Невеле и Невельском уезде в начале ХХ века, мы можем добавить имя Георгия Митрофановича Садовского. Г. М. Садовский служил в Невеле непременным членом землеустроительной комиссии, осуществлявшей земельную реформу П.А. Столыпина. Реформа была направлена на ликвидацию крестьянского малоземелья, интенсификацию хозяйственной деятельности крестьянства на основе частной собственности на землю, увеличение товарности крестьянского хозяйства.

Комиссия выделяла земли для крестьян под хутора и занималась разного рода Охота на волкасельскохозяйственными улучшениями: заказывались сельскохозяйственные машины, семена, строились огнестойкие скотники и т.д. Садовский много сил положил на землеустройство, веря в то, что это важно и полезно для российских крестьян. В этот период, как писал Садовский, «голова была занята только тем, как бы лучше поставить землеустройство в уезде, вся энергия шла по прямому назначению –      на помощь хуторянам и на создание новых хуторов, одним словом, все шло по белорусской песне: «Чего ж мне не петь, чего ж не гудеть, коли в моей хате порядок идеть…» Однако, кроме работы, были и развлечения. Одно из самых волнующих – охота.

Г. М. Садовский окончил Невельскую гимназию, затем Московский университет, а в 1911 году был назначен в Невель. Служил в Невеле до 1914 года. В 1917 году эмигрировал, жил в Латинской Америке. Воспоминания Садовский писал в Бразилии, в Сан-Паулу. В этом номере мы публикуем фрагмент воспоминаний Г. М. Садовского, который посвящен описанию невельской охоты. Описываемые события относятся к началу 1910-х годов ХХ века.

Под вечер в субботу прикатил я в имение Долыссы (имение принадлежало Петру Карповичу Трубчинскому), где меня обещали угостить настоящей русской баней: с вениками из молодой березы, с мятным квасом, с выстланной соломой дорожкой от дома до бани и настоящим паром от хлебного кваса. Попарили меня всласть, так что я чуть с полка слез в виде красного вареного рака, чуть в предбаннике отдышался, но почувствовал себя легким, гибким, как будто с меня сняли десяток лет… И скорее – в кровать, чтобы завтра пораньше встать… Не успел всех снов переглядеть, а уж меня за плечо трясут – надо вставать, чай пить, на охоту снаряжаться.

Только еще начал светлеть восток, как мы вышли из дома и отправились по скрипучей от мороза дорожке в сторону леса. С нами был смычок гончих, которых Игорь вел на цепочке. По внешнему виду пара была хорошо подобрана – каштаново-черные с яркими подпалинами, с шестым пальцем на задних ногах и довольно длинными ушами. У Игоря (сын П. К. Трубчинского) через плечо висел польский охотничий рог в виде изогнутой трубы, обшитой черной кожей, а у пояса длинный финский ножик. Мы имели по двуствольному бескурковому ружью и по полному патронташу с патронами и заячьей дробью и с картечью на волков. Когда мы подошли к лесу, уже настолько рассвело, что можно было видеть заячьи следы и ровненькую цепочку прошедшей этим утром лисицы.

Наша дорожка вывела на большак, который прямой стрелой пересек весь лес…

Я тороплюсь, на лбу выступил пот, когда я подошел к большому мосту, оглянулся и стал за елочкой, которая прикрыла меня до груди, сделала меня незаметным для зверя, так как тот смотрит снизу и невысоко, не выше груди, так что можно двигать руками, прикладывать ружье, из него целиться, а зверь эти движения не заметит…

Мне показалось, что на дороге что-то мелькнуло, я взглянул, а по большаку крадущимися прыжками приближается русачина; уши у него заложены назад, он все время приостанавливается, оборачивается, привстает на задние лапы и постепенно приближается ко мне. Я подпустил его шагов на тридцать, выстрелил в сидячего и замер за своей елочкой, так как знал, что невозможно в лесу по одному короткому звуку, как выстрел, определить направление звука, так что если собаки и подымут другого зайца или лисицу, то те не сообразят, что опасность для них на большаке около мостика.

Постоял я так минуты три, потом быстро подошел к зайцу и с ним вернулся за свою елку. Только я стал отрезать пазанки для собак, как взвизгнула выжловка, за ней раздался звучный баритон выжлеца (гончая собака, предводитель стаи) и гон направился хоть и в мою сторону, но много правее… Заскрипел снег на большаке, по нему бежит Игорь и, пробегая мимо меня, тихо говорит:

– Лису подняли. Беги к лисьим норам, вот на той боровинке…

Побежал и я, прибежал к боровинке, взошел по ее крутому склону, остановился и вижу — нарытый желтый песок и круглые отверстия от лисьих нор…

В это время гон стал поворачивать в мою сторону и постепенно начал приближаться ко мне. Я замер, жду лису, а по большаку с громкой песней катит какой-то подвыпивший мужичок, – лиса поворачивает от меня и уже опять перешла через канаву и возвращается туда, где ее подняли собаки. Я уже слез с боровинки и хотел бежать к краю леса, как галопом на крестьянских розвальнях несется Игорь, проезжает мимо меня и скрывается в сторону гона. Я остановился, опять взобрался к норам и только стал за низкой сосенкой, как раздался выстрел и почти сейчас же закричал Игорь: «Го-го-го… дошел, дошел!», что показывало, что зверь взят.

Я схватил своего зайца и скорее к Игорю, посмотреть на кумушку. Стоит Игорь, держит за задние лапы хорошего лисовина, а около него гончие вертятся, облизываются… Я их сразу угостил пазанками, погладил, а Игорь их взял на сворку…

Через полчаса я уже сидел в широких санях и катил по Невельскому шоссе. Колокольчик заливался вовсю, ямщик молодцевато посвистывал и погонял своих лошадей. Я задремал, закрыл глаза и слышу, что меня ямщик толкнул и показывает кнутовищем в сторону лесной просеки, а по ней тяжелым галопом (его наши мужички определяют словом «хамыль, хамыль») скачут два волка параллельно нашему большаку. У меня сон как рукой сняло, – быстро вытянул револьвер, заложил в ствол патрон и начал целиться, а тут волки вскочили в лесную опушку просеки и скрылись…

Я держу револьвер наготове, привстал с сидения, жду каждый момент появления волков… В моей голове проносятся мысли, что, собственно говоря, не было никаких шансов, что я попаду за сто шагов по бегущему волку, но все-таки не мешало их попугать, чтоб боялись того, кто едет с колокольчиком… Потом думы сами перенеслись на недавнюю облаву волков, которую устраивал наш ивановский лесничий (имеется в виду село Иваново, бывшее имение И.И. Михельсона) и на которую были приглашены все наши невельские охотники. Я тоже решил поехать, захватил с собой фунтов десять сосисок, чтобы отпраздновать свое вступление в число невельских охотников, а настоящие «питухи» взяли полмагазина разных водок и наливок. Подкопай и другие старые охотники не верили в успех общественной облавы и посадили в сани штук пять гончаков, чтоб, когда облава провалится, погонять хоть зайчишек – все-таки недаром мерзли…

Приехали часам к десяти утра, вошли в холодную белую половину хаты, где для нас затопили русскую печь. Мы сняли верхние шубы, ходим сами в охотничьих куртках, поеживаемся от холода, между нами вертятся собаки. Когда в комнате потеплело, с замерзших окон потекла вода, решили «погреться» — выпить и закусить, пока расставляют погонщиков. Хозяйка принесла большой котел, налила воды и вставила ухватом в печь. Я развязал свои сосиски и целой грудой, как они были соединены друг с другом, всыпал в горшок. Охотники стали рассаживаться около стола, а собаки сгрудились около чела печки, откуда для их чутьистых носов потянуло вкусным мясцом. Когда вода с сосисками стала закипать, я попробовал – проткнул сосиску вилкой, вытянул ее из горшка и только поднес ко рту, как собаки у моих ног засуетились, стали рычать, и вдруг сосиски одна за другой замелькали из горшка и потекли на пол, где уже была собачья грызня и слышалось чавканье. Через минуту в котле осталось три сосиски, а собаки, обжигаясь, расхватывали на полу сосиски, а всему этому аккомпанировал хохот охотничьей компании… Это был единственный веселый момент из всей облавы, так как волки ушли, а мы смерзли «на кол», пока по двадцатиградусному морозу и при сильном ветре попали домой… Мой компаньон, псковский охотник, говорил, что если бы обтянуть обложенных волков флажками, то ни один не ушел бы, – всех перестреляли. Пожалел я, что ни у кого из невельских охотников нет флажков, так что наши волки постоянно будут уходить из облавы…

Когда пришли наши дамы и расселись за столом, у меня появилась одна мысль, и я обратился к собравшимся со следующим предложением:

– Как бы вы отнеслись к тому, чтоб каждую субботу собираться у нас и шить флажки на волков, а я за это буду угощать вас теми шоколадными конфектами, которые вы сами пожелаете?

Тут поднялся целый содом. Пошумели, потолковали и на шоколад соблазнились. Через месяцев шесть у меня было более чем на шесть верст флажков, да еще каких! – тут сказался дамский вкус к цветному: красные тряпочки с синими, желтыми, голубыми так переплетались, что развешенные флажки на фоне белого снега и зеленых елей представляли прекрасную иллюминацию для нас, а для волков – непреодолимую преграду. …

Уже после Пасхи, когда березки начали покрываться смолистыми листочками, на осинах затрепетал лист величиной с двухкопеечную монету, сосенки выпустили душистые стрелки, наши невельские охотники решили устроить «охотничий концерт». На большой остров на Плисском озере пустили пару зайцев, на высоком берегу озера развели костры, перевезли на лодках стаю гончих собак на остров, те нашли и погнали зайцев, а мы все сидели и слушали «концерт».

Ночь была дивная: луна, тихо, только изредка слышится всплеск рыбы, на острове же выжлята заливаются. Каждый охотник отличает голоса своих собак, то сердится, когда его собака проскочит, то радуется, когда его собака выпрямит след… Досидели до самого утра и были довольны, что гончие зайцев не словили и они куда-то попрятались. Кто-то говорил, что он будто видел, как один заяц переплывал с острова на деревенский берег, но некоторые охотники были в таком состоянии, что могли видеть не только зайца, но и целого «змия зеленого», так что веры словам не придали…

Так мы развлекались, но пришла скоро летняя страда, когда один за другим стали съезжаться землемеры… Теперь мне не было времени сидеть в канцелярии, и я целыми днями колесил по всему уезду…

Л. Максимовская

«Невельская жизнь», №2 (97), февраль 2012 г.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники