Невель. Справочник. Всё о Невеле

Выпускник медицинского факультета Московского университета доктор Валентин Павлович Скачевский (1883-1956) ¹ переехал в Невель в 1913 г., выиграв объявленный земством конкурс. В 1915 г., прочно обосновавшись в городе, семья принялась за строительство собственного дома. До сих пор привлекающая взгляд городская усадьба легендарного невельского доктора сохранилась не полностью. Здание утратило мезонин и первоначальную планировку, нет в нем и принадле­жавших семье вещей. Дом разделен между частными владельцами. Но во дворе уцелели кусты сирени, посаженной Валентином Павловичем, и необыкновенные подснежники, каждую весну голубым ковром покрывающие все пространство.
В этом доме выросли дети В. П. Скачевского, в том числе старшая дочь Ольга, родившаяся в 1910 г. в Москве.
Разговоры с Ольгой Валентиновной, ее письма дают нам ценнейшую информацию о старом Невеле и невельчанах, о докторе Скачевском и его семье.

В марте 1997 г. Ольга Валентиновна писала: «Валентин Павлович родился в Борисоглебске. Отец его Павел Иванович Скачевский был бухгалтером. Он женат был на француженке, семья которой перебралась в Россию в середине XIX в. в поисках лучшей доли. Отец умер рано, оставив вдову с тремя детьми; она получала небольшую пенсию за мужа и давала уроки французского языка. Дети учились в гимназии на казенный счет. Валентин Павлович окончил гимназию с золотой медалью. Он с детства свободно говорил по-французски, играл на фортепиано. После гимназии он поступил на медицинский факультет Московского университета, по окончании его был оставлен там же в ординатуре для усовершенствования в избранной им профессии хирурга. В это же время Валентин Павлович женился на девушке из многодетной семьи (моя мама была 19-м ребенком, самым младшим).
После ординатуры он проработал год-полтора в Кишиневе, там ему не понравилось, и он выбрал Невель, куда и переехал с семьей в 1913 г. Вся его дальнейшая жизнь была связана с Невелем».

Ольга Валентиновна Скачевская

О. В. Скачевская закончила в 1927 г. Невельский педагогический техникум, а затем, несмотря на нежелание отца, поступила во Второй медицинский инсти­тут в Ленинграде. По распределению работала в Невеле, после войны участковым врачом в Ленинграде, затем специализировалась по детскому туберкулезу и до самой пенсии была врачом-ординатором детского отделения НИИ туберкулеза.
В январе 1998 г. состоялись две встречи с О. В. Скачевской. Она рассказывала не только об отце, но и обо всей семье, о довоенном Невеле, о начале двадцатых. Мелькали драгоценные подробности: «Михал Михалыча  <Бахтина. —ЛМ.> я помню, он бывал у нас. Фамилия Пумпянский мне знакома». Эти имена отложи­лись в ее памяти с восьми-десятилетнего возраста, развития эти воспоминания не имеют, но дают представление о жизни в провинциальном городе, где любая заметная фигура сразу же так или иначе входила в один общий круг.
Записанные воспоминания О. В. Скачевской строгой последовательностью не отличаются. Редкая возможность вспомнить детство/ старый город, почти утра­тивший свое историческое лицо, вызвала эмоциональный отклик, мешавший порой спокойно и обстоятельно говорить о каждом предмете. Но эти же эмоции способствовали яркости рассказа. «В Невеле сейчас любить нечего, — с горечью восклицала Ольга Валентиновна. — Вы себе не представляете, какой это был город!» О том, каким же он был, Ольга Валентиновна писала 2 марта 1997г.:
«Центр города стоял высоко над озером. Его венчали несколько красивых зданий: собор, костел, монастырь <Успенский собор, костел святого Георгия, Спасо-Преображенский мужской монастырь. — Л. М/ .>. Они были видны издалека и придавали всему городу законченный архитектурный облик. В городе было большое количество фруктовых садов, в озерах и реке водилось много рыбы. Невель был городом яблок и рыбы.
Между собором и костелом стояло красное двухэтажное кирпичное здание гимназии Мулярчика <частная гимназия до революции, с 1918 г. — Невельская единая трудовая советская школа имени Ульянова-Ленина. — Л.М. >. На площади находилось и казначейство. В начале улицы <Шоссейной, позже — Советской, ныне — Ленина. Л. М. > в двухэтажном доме была почта. Примерно в этом же районе в доме Кубланова отец снимал квартиру во втором этаже.
Позже на площади были школы 1-й и 2-й ступени, а в конце Советской улицы находился педагогический техникум, где я училась с 1923 по 1927 г. Заведующим был Григорий Антонович Русецкий. Хорошо помню учителей; особенно мы любили Николая Ивановича Зорина (русская словесность) и Александра Александровича Никольского (обществоведение — история). Н. И. Зорин после войны жил в Рязани, где заведовал кафедрой пединститута и умер в возрасте за 90 лет. Незадолго до его смерти я его там навещала. Он меня сразу узнал: „Леля Скачевская! Помню! И всех Скачевских помню ”.
В городе было несколько базаров. В конце улицы Спасской (ныне — Ломоносова) был дровяной базарчик. Примерно на углу улиц Либкнехта и Советской была базарная площадь, куда крестьяне привозили свои продукты.
Перед кладбищенской церковью Святой Троицы на площади был сенной базар, и, кажется, там же продавали скот. На улице Советской помню магазины мануфактуры (Филановского), посудный (Донского), бакалеи (Славиных). По-видимому, это были годы нэпа.
Главные улицы города были замощены булыжником, окраины были немоще­ные. Из очень старых названий помню место у излучины реки на высоком берегу, которое называлось „ Замок”. Нам показывали там остатки крепостной стены времен Стефана Батория. Позже там была щетинная фабрика. А по берегу озера одна над другой шли две улицы: Низвалъная и Узвалъная.
Чуть ниже дома Скачевских, на той стороне реки был большой яблоневый сад Цикунова, где до Великой Отечественной войны пуд яблок стоил два рубля. Во время войны сады сильно пострадали. Когда я приехала после войны навестить отца, на базаре на лотках одно яблоко стоило полтора рубля.

Дом В.П. Скачевского

Дом сильно пострадал во время войны, поэтому мезонин был снят. Когда отец в конце 1944 г. был демобилизован и вернулся в Невель, ему очень помогли с обустройством невельские власти. Дом был пуст, разбит, без окон и дверей на пороге зимы.
До войны в Невеле была масса частных лодок, горожане по выходным любили отдыхать на озерах и реках. После войны лодок стало меньше, и на озере была организована лодочная станция с большими железными неуклюжими лодками.
Лет двадцать назад мы с братом Игорем посетили могилу отца <В. П. Скачевский похоронен на Троицком кладбище. — Л.М >, брали лодку на этой пристани и прошли на Плисское озеро; до войны там на одном из островов было любимое место пикников для горожан, остров был зеленый, кудрявый, полный деревьев и цветов. После войны он опустел».
Беседа с Ольгой Валентиновной началась с ее воспоминаний о В. И. Преснякове “…

Л. М. Максимовская

…Роста он был среднего, ниже папы. Что мне особенно ярко вспоми­нается, это удивительно спокойная манера держаться. Внешне он был спокойно-мягкий. Волосы темно-русые, немного зачесанные назад, носил тем­но-зеленую вельветовую куртку типа толстовки. Как он появился в Невеле, я не помню. Мне тогда гораздо больше нравилась его жена, чем он. Она была очень хороша, веселая, живая брюнетка с белокожим лицом — яркая внешность. Танцевала она характерные танцы. В Невеле они поставили спек­такль «Спящее царство», и там она тоже танцевала.
В неведомом царстве,
В далекой стране,
Где места нет нашей царице-зиме,
Где вечно цветы расцветают,
В той дальней стране —
Чудеса из чудес,
О них гусляры распевают…
Может быть, это было начало спектакля. Помню, внутри сцены трон, на нем – королева, перед нею – грустный сын… Она спрашивает, что за грусть его гложет. Сын отвечает:
Стоит среди гор
Заколдованный лес,
Красавица там почивает,
Те горы, главою касаясь небес
И снежной короной сверкая,
Стеной окружают
Дремучий тот лес
И смелому путь преграждают…
Это была мелодекламация. Помню, как дядька ворчал: «Нужна ему эта царевна! Их и не спящих некуда девать!»
Помню отдельные сценки. Темный лес, пни, обросшие мхом, которые вдруг начинают шевелиться (это были лешие). Потом является Царица гор в светлом парике. Она говорит:
В глубоких ущельях
Потоки ревут
И с грохотом валят каменья.
И смерть и погибель
С собою несут,
И нет никому там спасенья…
Потом появляется Царица леса в длинном зеленом наряде:
Под тенью темною дерев
Драконы страшные таятся.
Смерть путнику грозит кругом,
Никто не в силах там пробраться…
Шел этот спектакль в клубе щетинной фабрики.
Помню, как дети танцевали характерные танцы. Валя Чижевская (13 лет) исполняла мазурку в белом атласном платье, отделанном мехом, в желтых сапожках, в конфедератке на голове. Малыши танцевали с бубнами. Что-то цыганское? Вера Геннадиевна Преснякова танцевала в матросском костюме с трубкой в белоснежных зубах.
Михал Михалыча [Бахтина] я помню, он бывал у нас. Фамилия Пумпянский мне знакома. Александр Александрович Никольский был дружен с Валентином Павловичем.
В 1930 г. В. П. [Скачевский] несколько месяцев отсидел в Смоленске в одиночке, ожидая расстрела. Он рассказывал, что каждую ночь не спал и слушал, у какой камеры остановятся солдатские сапоги — значит, оттуда и поведут какого-нибудь несчастного на расстрел. Из Смоленска запрашивали Невель: можно ли расстрелять Скачевского, а из Невеля отвечали, некем заменить. Это спасло Валентина Павловича. Александр Александрович Никольский, милейший, интеллигентнейший человек, отсидел десять лет. Его вина была в том, что он родился в Варшаве. Он тоже, как и папа, умер в 1956 г.
С 1913 по 1915 г. В. П. снимал этаж на Успенской улице. Луиза Просперовна, моя бабушка с папиной стороны, жила уже с нами. Она и скончалась в Невеле. Когда построили свой дом, ее комната была на втором этаже с балконом. На первом этаже слева была детская, потом гостиная, кабинет В. П. Бабушкина комната была окнами на юг, а спальня родителей на втором этаже смотрела на север к реке. Из гостиной на север была дверь в столовую. За папиным кабинетом была веранда. На заднем дворе был коровник и слева навес для дров, а дальше – склон к речке, на котором располагался огород. Была купальня, но папа ее разобрал и оставил кладки.

В.П. Скачевский с детьми

Архитектура нашего дома настолько отличалась от невельской, что девочки у меня спрашивали: «Твой папа граф или князь»?
После революции я помню ночной обыск. Я сидела в кроватке, рядом стояла няня, на столе горела керосиновая лампа. Люди в военной форме рылись в буфете, причем только в буфете, это я хорошо помню. В Невеле был замечательный столяр Маграчев. Он нам сделал из полированного дерева светлый буфет. Военные складывали на стол серебряные ложки. И тут я вижу, что мою брошку, подаренную папой, кладут в эту кучу. Няня сказала: «Хоть ребенка вещи не трогайте». Брошку отложили, а серебро забрали. Сколько раз потом папу таскали, требовали золото! Папа получал триста рублей, иногда менял ассигнации на золото, тогда это было просто. На площади стояло казначейство, где это можно было сделать. На триста рублей он мог содержать семью и дом. Обстановка у нас была очень скромная. В гостиной стоял рояль, два плюшевых кресла, в детской — только наши постели и письменный стол, который мы делили на троих с братьями Игорем и Олегом.
И вот еще из тех времен. О Ванюре Кирееве, моем двоюродном брате. Было мне лет 12-13. Я возилась зимой во дворе. Вдруг входит молодой человек в студенческой фуражке и полушубке. Он подошел и смотрит на меня: «Ванюру помнишь?» Я его помнить не могла, а он меня маленькую очень любил. Его мать Валентина Алексеевна, родная сестра моей матери, была моей крестной. Помню мамино лицо: глаза сияют, а слезы бегут по щекам. Она все повторяла: «Молодец, что приехал!» Он приехал с фронта.
Ванюра был на десять лет старше меня. В 25-м году разрешалось уезжать из страны. Он с группой студентов Технологического института уехал в Мексику. Мы с ним переписывались, и папа тоже. На очередное его письмо я ответила: «Папа арестован, не пиши больше». С тех пор только во сне я получала от него толстые письма. Начинаю читать, а буквы расплываются. С некоторых пор письма прекратились. Он работал на серебряных рудниках рабочим, и ничего никогда я больше о нем не слышала…

Валентин Павлович и его супруга Вера Алексеевна в саду у дома. 1937 год.

В. П. был атеистом, в церковь не ходил. От девчонок я знала, что ссорились батюшка и ксендз, кому мы принадлежим, а мы ни к какой церкви не относились. Бабушка была строгая католичка, и к ней приходил ксендз. В гостиной у нас висел Спас. В спальне висела икона, которой мою маму благословляла мать. Потом иконы исчезли.
Рафаил Иосифович Буйницкий был хорошо знаком с нами³. Я у него училась рисованию, а папа покупал его картины – чудесные пейзажи, ко¬торые он продавал по два рубля. У нас много их висело…
Швайнович, из разоренных помещиков, учил меня музыке⁴. Он требовал, чтобы к его приходу на стол ставили стакан кофе и глубокую тарелку черного хлеба. Он сидел и ел, а я что-то там такое играла…
Училась я в педтехникуме. Там в основном были деревенские дети. Собирали фольклорный материал под руководством Н. И. Зорина. Помню частушку:
Не купляй, папаша, шубу,
В шубе воши заядуть!
Купи зонтик и калоши,
Дальше мальцы провядуть.
Из Невеля я уезжала в самом начале войны с Димой (сыном) и его двоюродным братом, сыном Игоря Валюшкой. В июне начались какие-то смутные разговоры о войне. Папа говорил как-то, что доктор Авров просился в отпуск, а ему отказали: «Какой отпуск? Вот-вот начнется война!» Это было в начале июня. Я написала мужу об этих слухах. В ответ получила: «Этого не может быть!» Правда, письмо пришло, когда война уже началась. Папу сразу мобилизовали, сделали начальником госпиталя. Я решительно заявила, что поеду в Ленинград — там мама, муж. Папа каждый день звонил начальнику вокзала, но поездов не было. Госпиталь стоял за городом. Однажды папа сказал: есть поезд. Поедешь? – Поеду! Он проводил меня на вокзал. Я с двумя чемоданами: в одном – хлеб, фотографии, в другом – теплая детская одежда. Когда мы сидели на вокзале, первый раз бомбили Невель. Со мной была Маша, дом¬работница, она жила у нас лет двадцать. Мы выскочили, легли в какую- то канаву. Детишек – под живот себе. Потом папа приехал на вокзал. Он говорил: «Если будут бомбить поезд, никуда не бегите, бомба дважды в одно и то же место не падает». Мы доехали до Ленинграда благополучно, хотя по дороге были две тревоги. Второй раз было страшно. В Дно все пути были забиты составами с техникой. Вдруг тревога! Вот тут я подумала, что это конец. Тут ведь такая цель! Но пронесло… И мы доехали. Мы жили на Майорова, 18, квартира 40, против Офицерской улицы. Мама жила в Ковенском переулке, угол Радищева. Вначале при бомбежках каждую ночь выскакивали, метались, а потом перестали. Мы только документы и деньги зашили в пояса и на себя надели.
В Невеле первая бомбежка вокзала была 2 июля, а 8 был огромный налет на Невель. Военкомат тогда располагался на улице Ломоносова, ближе к «Пяти углам». Папа там работал, принимал новобранцев. Сказал как-то: «Пойду домой, чайку попью». В эти полчаса от военкомата ничего не осталось. Наш дом ходил ходуном. Бомбы попали в огород, в речку. Это было 8 июля. После этого госпиталь уехал.

Олег Валентинович Скачевский. 1938 год.

Мой брат Олег после разгрома его полка под Оршей пешком пришел в Невель. Его таскали в гестапо (Невель был тогда оккупирован). Он говорил, что он студент, пешком пришел из Ленинграда. Потребовали показать на карте, как он шел через линию фронта. Случайно он показал правильно. Когда немцы уходили, забрали его с собой как «остарбайтера». В Германии он работал у какого-то фермера. Голодал так, что ел из одного корыта со свиньями. Папа не дождался вестей от Олега, умер.
Только в 1959 г. пришло письмо из Германии. Я помню, как мама прижала его к груди: «От Олешеньки…» А я… пошла в Большой дом. Мне сказали: подождите месяц. А потом сказали, что никакого криминала за ним нет — можно переписываться. Олег приезжал в Невель на открытие мемориальной доски на здании больницы в 1993 г.
После войны папа вернулся в пустой дом. В его кабинете тетя Женя, его двоюродная сестра, в ноябре месяце пыталась щепочками растопить печку и вскипятить воду в консервной банке. Из всех наших вещей папа нашел только пробку от маминого темно-красного туалетного прибора.
Все пропало: ноты, картины Буйницкого, наша мебель. У отца было много нот, играл он часто. Если не помнил вещь наизусть, то смотрел ноты, перелистывал, а потом садился и играл с листа. Музыку он любил серьезную, в Ленинграде всегда ходил в филармонию. Любимыми композиторами были Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Бах, Бетховен, Моцарт, Шопен. Он любил играть в четыре руки с музыкально подготовленными людьми. Еще в двадцатые года к нему приходили два молодых человека: Володя Соколовский (сын учителя) и Янкевич. Первый — пианист, второй – скрипач. Позже эти юноши уехали в Ленинград и работали в оркестре Мариинского театра.
Сколько у нас было цветов! Папа так любил цветы. Он выписывал их по каталогам из всех цветоводств. У нас было много роз, замечательная сирень, такой я больше никогда не видела. Один куст белой сирени сохранился. Для меня он посадил изумительный куст лиловато-розовой сирени с огромными кистями. Я помню, когда везла эту сирень в Ленинград, у меня все спрашивали, откуда такая сирень. Подснежники он выписал. Это настоящие подснежники, они пробиваются прямо из-под снега. Вначале появляется свернутый трубочкой лист, а потом — голубой цветок. Я очень любила эти подснежники…
И вот что я еще помню: замечательные баранки в Невеле пекли еврейские женщины. Делали тесто, лепили баранки, опускали их в кипяток, потом пекли. Продавали на связке из мочала. Хлеб подовый мы тоже покупали в еврейской семье. Когда его пекли, на под клали кленовый лист, и каждая буханка на обороте имела отпечаток кленового листа…

Игорь Валентинович Скачевский

У нас был очень гостеприимный дом. Всегда кто-нибудь жил. После революции папа приютил семью помещика Трубчинского из Усть-Долысс⁵. Это было довольно опасно, такой вызов властям, но папа сказал, что он никого не боится, что лечиться нужно всем, в том числе и большевикам. Сам Трубчинский отличался только тем, что мог съесть за раз индюка или окорок. Он был для папы абсолютно неинтересен. А жену его Матильду Ипполитовну папа звал «полячка проклятая»… У нее и в старости были огневые глаза, темные и живые. Она очень любила общаться с молодежью.
Последний раз я была в Невеле лет двадцать назад, и больше уже, наверное, не поеду…

ПРИМЕЧАНИЯ
1. Валентин Павлович был не только разносторонним специалистом, но и прекрасным организатором — основателем земской больницы. Хирург С. С. Максимовская вспоминает (запись от 5 декабря 1996 г.): «Скачевский знал все: глазные, ушные болезни, общую хирургию, гинекологию. Кроме того, был прекрасным терапевтом, если кто-то из больных ездил на кон¬сультацию в Ленинград, то там обычно удивлялись: „Зачем вы приехали? У вас же в Невеле Скачевский”. Он очень любил больницу, считал ее своим дети¬щем. Как-то вместе возвращались мы из Ленинграда. Когда подъезжали к Невелю и за окнами показался больничный корпус, Валентин Павлович попросил: „Выйдем на площадку”. Вышли, а он шепчет: „Милая, родная моя…” Великий был медик, настоящий земский врач». Здание основанной В. П. Скачевским больницы сохранилось и до сих пор используется по назначению.
2. О В. И. Преснякове — см. в настоящем сборнике статью Н. Л. Дунаевой «Невель в жизни Валентина Преснякова (к 120-летию со дня рождения В. И. Преснякова)».
Четвертого декабря 1997 г. О. В. Скачевская писала публикатору: «Очень заинтересовало сообщение о докладе о Преснякове В. И. <речь идет о до¬кладе Н. Л. Дунаевой на Четвертых Невельских Бахтинских чтениях 1-4 ию¬ля 1997 г. — Л. М>. Еще бы мне его не знать! Он и его прелестная жена Вера Геннадиевна (балерина) в течение ряда лет были большими друзьями моих родителей. Они бывали часто у нас, а мы у них в Валентиновке. Это небольшой был двухэтажный домик в лесу, на крутом берегу Иван-озера. Я девочкой часто у них гостила, очень их любила. Как появился у них этот домик, я не знаю (купили, построили или дали им?). Никакого имения там не было. Рядом было поместье Семеново, чье оно было во время приезда Пресняковых, я не знаю. Там и расположилась лесная школа, где работали оба Пресняковы».
3. Буйницкий Р. И. (1871-?), художник. Окончил Великолукское реальное училище, художественное образование получил за границей. Работал инструктором по внешкольному образованию по Чупровской волости Невельского уезда с 15 сентября 1920 г. Был знаком с Б. М. Зубакиным — см.: Немироеский А. И., Уколова В. И. Свет звезд, или Последний розенкрейцер. М., 1994. Имение отца Р. И. Буйницкого — деревни Гостилово и Паново — находилось в Чупровской волости.
4. Сведений о Швайновиче не обнаружено.
5. О П. К. Трубчинском — см. также статью Н. Л. Дунаевой «Невель в жизни Валентина Преснякова».
Невельский сборник. Выпуск 3. «Акрополь» Санкт-Петербург, 1998 год. Л.М. Максимовская, ответственный редактор.
По материалам Четвертых Невельских Бахтинских чтений.