Невель накануне революции

Отрывок из статьи Пола Марша (Лондон)

Начало 20 века. Въезд в город со стороны Санкт-Петербурга В истории Невеля бывали случаи крестьянских волнений. В предреволюционные годы настроение крестьянства и низших слоев городского населения, как и во всей России, было на грани возмущения, а во многих местах возмущения случались. Любопытно также проследить, каковы были причины возмущений среди крестьянства и рабочих в этот период. Ответ на этот вопрос можно найти, если проанализировать сведения о соотношении между рыночными ценами и средней величиной земельных участков в Невельском уезде.
Начало века Невель
В 1886 г. в Варшаве на польском языке появилось издание под названием «Географический словарь Королевства Польского и иных краёв славянских». Редакторам словаря Брониславу Хлебовскому и Владыславу Валевскому удалось поместить очень интересную информацию о Невеле и Невельском уезде. Кроме пустошей, зданий, вод, болот, и казенных лесов, частной земли в Невельском уезде было 303 930 десятин. Из нее 150 671 десятина, или почти половина, принадлежала представителям «шляхты». Их было в общей сложности 1644 человек, а из них 641 считались помещиками – помещичьи семьи, как кажется, были крайне немногочисленны, если приведенные в словаре данные точны. На одного члена такой семьи приходилось чуть меньше 91,65 десятины.
С другой стороны, семействам крестьянским принадлежало немного более половины всей полезной земли Невельского уезда – 153 259 десятин. А сколько было человек в таких семействах? 67 258. Значит, на одного члена крестьянского семейства приходилось чуть меньше 2,28 десятины, то есть более чем в сорок раз меньше. Кроме того, можно полагать, что качество почвы крестьянских участков было хуже, что у крестьянства было меньше возможностей узнать о новой сельскохозяйственной технике и приобрести таковую. Поэтому можно с уверенностью сказать, что невельское крестьянство имело основания смотреть исподлобья на «шляхту».
В то же время, если смотреть на сельскохозяйственное производство с точки зрения потребителя, дело обстояло совсем неплохо. И это распространялось на все стороны местного производства. Н. Л. Дунаева опубликовала бесценные воспоминания танцора и педагога, ученика Карсавиной и Петипа, Валентина Ивановича Преснякова. Вот что писал Пресняков о невельском периоде детства (речь идет о 1883 г., т. е. всего за три года до опубликования «Словаря королевства Польского»): «Итак, перейдем теперь к сказочному разделу. Начнем с дома. Договор на аренду нашего дома со всеми хозяйственными постройками, с огородом и садом был заключен моим отцом на один год в сумме шестидесяти шести рублей (66 р.), т. е. с ежемесячной уплатой нанимателем по 5 р. 50 коп. Наша Феня обходилась нам, не считая ее содержания, полтора рубля в месяц [т. е. целых пять копеек в день], а городской водовоз, доставлявший нам ежедневно бочку свежей воды, 80 к. в месяц. Ведро молока в то время стоило 20 к., сотня яиц – 1 р. 50 коп. Мясо 1-го сорта 34 коп. за фунт, парной поросенок 35-45 коп., гуси по 60-70 коп. за штуку, пуд ржаной муки 40-45 коп., крупчатка высшего сорта от 60-70 коп. за пуд и т. п.».
В своих воспоминаниях невельский большевик Мусин указывает, что в его детстве – приблизительно 1895 г. – пуд муки стоил 1 руб. 20 коп., мера картофеля – 20 коп., воз дров – 30 коп.
Еще через десятилетие выгодное положение потребителя не очень изменилось. В «Списке населенных мест Витебской губернии» за 1906 г. читаем следующее: «Стоимость в розничной продаже: 1 ф. ржаного хлеба 3 к., 1 ф. соли 1 1/4 к., 1 ф. мяса лучшего сорта 12 к., худшего сорта – 8 к., 1 ф. сахару 16 к.» Правда, мясо за двадцать с лишним лет вздорожало в 3-4 раза, но все еще стоит копейки, а хлеб, наоборот, подешевел.
Интересную оценку сельского хозяйства на невельской земле дал И. Горбачевский в «Экономическом очерке Невельского уезда», опубликованном в трех номерах «Витебских губернских ведомостей» в августе 1895 г.; Горбачевский отмечает, что «главное богатство уезда составляет хлеб, свинина, лен и рыба». Особенно примечательно аномальное положение с откармливанием боровов: стоимость их корма равнялась приблизительно стоимости откормленной свиной туши. А невельские свиньи даже не давали обильного мяса и толстого сала. «В былые годы, – пишет Горбачевский, – при хороших ценах на свинину, невельские крестьяне продавали ежегодно до 60 000 пудов свинины, получая за нее до 300 000 рублей, чем оплачивали все волостные повинности (более 175 000 рублей), и еще значительную часть этих денег употребляли на хозяйственные нужды». Тут следует подчеркнуть прямую несправедливость и даже нелепость положения крестьянина. Я предполагаю, что во многих случаях откармливание свиней составляло львиную долю денежного дохода невельского крестьянина. Даже в хорошие времена рядовой невельский крестьянин отдавал больше половины этого дохода, чтобы заплатить налоги. А во времена плохие он как бы засовывал деньги в рыло борова, чтобы потом зарезать оного и вынуть не больше, чем вложил.
Не лучше обстояло в 1895 г. дело со льном. Горбачевский пишет: «В хорошие годы Невельский уезд вырабатывал более 15 000 берковцев льна на сумму до 800 000 рублей. В настоящее время цены на лен окончательно пали: лучший отборный лен, который
прежде ценился до 70 руб. берковец, теперь продается по 40 руб. и менее, а за низшие сорта не дают и 25 руб.».
Выходит, сельское хозяйство – это всего-навсего благотворительная деятельность крестьянства в пользу города, в пользу желудков «рижских немцев», по выражению Горбачевского, и др. Горбачевский указывает на отсутствие самых простых средств обработки сельскохозяйственной продукции, как-то: маслобойного завода, коптильни, колбасной. И в то же время Горбачевский обращает внимание читателей на то, что винокуренных заводов понастроено больше, чем требуется.
Тот же Горбачевский пишет о первых признаках развития «промышленности» в Невеле. «Ремёсла в городе, – отмечает он, – стоят на низкой ступени развития, особенно столярное, слесарное и сапожное, что и побудило городскую думу открыть при уездном училище ремесленные классы столярно-токарного и сапожно-шорного мастерства».
Такие классы действительно были созданы – об этом писалось в тех же «Витебских губернских ведомостях» за несколько месяцев до опубликования очерка Горбачевского. Городская дума постановила ассигновать на первый год классов 1350 рублей, а в последующие годы до 800 рублей ежегодно. А невельские евреи, «чтобы выразить свои верноподданнические чувства, изъявили сердечное желание участвовать в добром патриотическом деле» и ассигновали «из коробочных сумм 500 рублей».
Далее мы коснемся вопроса об условиях в мастерских у этих не очень удачных ремесленников, а пока вернемся к нашим свиньям, ибо в них и нашлись зачатки настоящей промышленности в Невеле. Горбачевский пишет о них так: «Не давая обильного мяса и толстого сала, местные свиньи много доставляют длинной и жесткой щетины, которая в торговле имеет хороший сбыт и которой Невель продает до 9000 рублей ежегодно».
Самыми крупными из скупщиков щетины были братья Возлинские, которые в 1889 г. основали собственную щетинную «фабрику». Сведения об этом можно найти в книге Г. В. Петрова «Невель».
Надо сказать, что издание Петрова популярное, не научное, источники не указываются, но есть основания полагать, что у него был доступ к хорошим первоисточникам. Это касается также интересного описания условий на «фабрике», помещения которой были разбросаны по всему городу и представляли собой маленькие, душные комнатушки. «Рабочий день, – пишет Петров, – с воскресенья до четверга продолжался с шести часов утра до десяти часов вечера с двумя часовыми перерывами.
В четверг трудились до двенадцати часов ночи, а в пятницу начинали работу с четырех часов утра и кончали с заходом солнца, в результате чего ночь с четверга на пятницу пролетарии вынуждены были спать прямо на фабрике. В субботу работали после захода солнца пять часов. За свой каторжный труд взрослый получал пять рублей в месяц, а подросток – один рубль. Ученики первые два месяца вообще ничего не получали».
Не удивительно, что если рабочим было плохо в мастерских ремесленников и не лучше на единственной невельской фабрике, то начали намечаться конфликты, стачки, делались попытки организоваться. Невельский большевик Г. Мусин вспоминает первые такие попытки следующим образом: «В то время [речь идет о последних годах девятнадцатого века. – П. М] движение было в зачаточном состоянии, рабочие не знали никаких мер борьбы и были в полном закабалении [т. е. рабстве. – П. М] у хозяев, а хозяева считали их своими рабами. Требование рабочих в то время было – повышение заработной платы, 10-часовой рабочий день и лучшее человеческое обращение. Я помню, в 1898 г. при отправке новобранцев многие рабочие шли провожать их и за городом выбросили КРАСНОЕ ЗНАМЯ, пели революционные песни».
Итак, мы проанализировали положение в невельской деревне и в невельской «промышленности». Чем же занималась невельская интеллигенция накануне революции?
Надо сказать, что, с одной стороны, позиция интеллигенции была в широком смысле консервативной. С другой стороны, ее положение, ее практическая деятельность, были глубоко прогрессивными, опять в широком смысле.
Деятели невельской интеллигенции были в том смысле консервативны, что среди них, как кажется, не нашлось ни одного революционера. Возьмем, например, Григория Никифоровича Мулярчика, инспектора школ, мужа владелицы женской гимназии Надежды Антоновны – там позднее будут работать Бахтин, Пумпянский, Каган. В списке избирателей на выборах 1912 г. Григорий Никифорович характеризовался Четвертым отделением как «националист». Нам известно, что 25 февраля 1917 г. Мулярчик был городским головой.
Значит, никак и ни в каком смысле не подрывал старой системы. А какую бесценную работу делали они с женой! Я полагаю, что именно им (правда, не только им) город Невель и обязан традицией гуманитарного школьного образования, процветавшего даже в советское время.
Возьмем другого заезжего интеллигента польского происхождения, Валентина Павловича Скачевского. Он был выбран невельским земским врачом как раз потому, что он принадлежал «дворянству». Дело было в 1913 г. Значит, Скачевского выбрали как раз в связи с тем, что он был лоялен к существующему строю. А Скачевский не только основал современную невельскую больницу – ему удалось выжить, работать десятилетиями в своей больнице. После фашистской оккупации ему удалось и восстановить свою больницу.
И третий представитель невельской интеллигенции, на этот раз не поляк или русский польского происхождения, а еврей: доктор Вениамин Гаврилович Юдин. В разговоре с Майклом Роузом младшая дочь Юдина Вера отрицала, что доктор Юдин когда-либо был членом какой-либо политической партии, тем более социалистической. Однако, консервативно настроенный, этот врач, по словам своих профессиональных коллег, «добился прорытия в Невеле восьми артезианских колодцев, прекратив этим эпидемию брюшного тифа и параллельно ослабив эпидемии дизентерии, устроил при Невельской больнице заразное отделение и в 1915 году устроил отдельный заразный барак для борьбы с холерой, грозящей городу…». Все это только десятая часть достижений Юдина, то, чем он занимался в «года глухие», не говоря уж о том, что они с женой дали миру в своей дочери Марии Вениаминовне.
В том же пятнадцатом году появился впервые невельский журнал «Бодрое слово». Вскоре журнал перестал издаваться, а год спустя снова стал появляться. «Бодрое слово» было детищем очередного невельчанина польского происхождения, Евгения Петровича Сеньковского. Он был человеком сравнительно консервативных взглядов: на выборах в Учредительное Собрание он выдвинулся именно как кандидат от партии Народной Свободы, то есть от кадетов.
Писал сам Сеньковский часто под псевдонимом «Жен-Сен». Писали и другие невельчане-интеллигенты. Тут все, кроме праздной сплетни и лжи. Результаты выборов в городскую думу сообщаются, а потом отдельно комментируются «отменно точно и умно». Сеньковский придерживался принципа знаменитого редактора газеты «Манчестер Гардиан» Скотта: «Комментируй свободно, но факты священны».
В последние десятилетия девятнадцатого века и первые полтора десятилетия двадцатого сельская жизнь проходила сравнительно тихо. Во всем Невельском уезде был только один крестьянин с партстажем с 1905 г. Зато это отнюдь не значит, что крестьяне были довольны своей долей, им не от чего было быть ею довольными. Их жизнь была тяжела, а даже неимоверный труд им ничего не давал. Но наличие несправедливости еще не обязательно влечет за собой революцию.
В последние годы девятнадцатого столетия появилась первая фабрика в Невеле. На ней были страшные условия труда, и спрашивается: зачем люди пошли туда работать? Ответ, наверное, такой: в мастерских было еще хуже. В отличие от крестьянства, городские рабочие не были готовы принять все, что судьба им пошлет. Они попробовали взять судьбу в свои руки, применив все меры вплоть до насилия. Государству с большим трудом удалось снова установить порядок после 1905 г.
Городские интеллигенты добросовестно делали все, что могли, чтобы улучшить положение народа, поощряя образование, культуру. Однако не могли они противостоять тому бедствию, которое висело над Невелем, хотя нескольким из них удалось смягчить последствия его.
«Невельский сборник» №11, 2006 г.
«Невельская жизнь» №8(34), август 2006 г.
“Истории Невельской жизни” стр. 151-157

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники